Сотня на спидометре.

- Алло?
- Привет.
- Кто это?
- Я.

Левая сторона была залита красным огнём, правая – жёлтым.
Следи за дорогой.
Местные технологии не чета нашим. Помни об этом. Не забывай, никогда не забывай.
Следи за дорогой.
Руки дрогнули.
Спроецированный на приборную панель аудиозвонок не предоставил никакой информации о звонившем; голые цифры не говорили ему ни о чём, но голос, произнёсший это «я», мог принадлежать только одному человеку.
Человеку, исчезнувшему из его жизни четырнадцать лет назад.

- О. Здравствуй.
- Привет.
- Второй раз здороваешься.
- И что?
- Да так.

Не идеальное зрение, не слишком трезвое состояние, всё немножко «не»…
Не так.
День рождения прошёл на работе; Линда уволилась полгода назад, и нудный мистер Шорас всё никак не мог привыкнуть к тому, что стройная брюнетка Бекки, заменившая её, делала всё правильно и с первого раза. Даже её кофе был…правильным. Это выбивало из привычного ворчливо-рабочего настроя: Шаугу сложно было представить себя абсолютно всем довольным, но его придирки учитывались, замечания принимались во внимание и вот, всё делалось если не идеально, то близко к этому. Впрочем, девица, казалось, пришла в госпиталь не работу работать, а соблазнять молоденьких студентов, попадавших к ним на практику, и Шораса ужасно раздражала вся эта толпа у ординаторской, сплетни и вопиющее нарушение рабочей атмосферы.
В какой-то момент, глядя на флирт Бекки с очередным юношей, ему вспомнился месье Лефевр.
Он бы оценил, несомненно.
Жаль, всё случается либо позже, либо раньше, чем следует, но никогда – вовремя.
Шауг моргнул и воззвал к своему гласу разума – повесь трубку.

- А вообще – с днём рождения, вот что. Зачем звоню-то.
Он криво улыбнулся в пространство, зная, что она всё равно не может его видеть.
- А предыдущие мои дни рождения тогда по какой причине были проигнорированы?
Кажется, она вздохнула. Или это ветер? Хотя, откуда в машине ветер.
- Так…
- …сложилось. Предсказуемый ответ, Джен.
- Ну а что я могу сделать, если это и вправду так?

Наверное, куда лучше было бы поймать такси. Доза алкоголя была мизерной и не влияла ни на что – по крайней мере, он на это надеялся – но это мерзкое ощущение неправильности происходящего его не покидало. И вспыхнувший белой подсветкой Тауэрский мост впереди, и голос Дженнифер в тишине салона, и тяжесть не пойми откуда взявшейся усталости, сдавливающей виски…
Слушай интуицию, Шауг. Всегда слушай интуицию.
Вот что – если он сейчас свернёт, он повесит эту треклятую трубку. Если поедет прямо – продолжит разговор.
«Перестроить маршрут?»
Перестроить. Есть же обходные пути. Он всегда их находил. Если страшно идти по тоненькому мостику, переброшенному через непроглядную бездну, особенно если учесть панический страх высоты, всегда можно пойти другой тропой. Это займёт больше времени, будет больше поворотов и сложностей в пути, но кто говорил, что будет легко в принципе? Зато не нужно будет наступать на горлу страху и, матерясь сквозь зубы, переть напролом.
Да, Джен?
Так он поступал ужасающе часто, в последний момент меняя планы, передумывая, говоря неловко-неуверенное «нет» и одним жестом изменяя ход событий.
Почему бы вот так просто не дёрнуться сейчас и не поехать другой дорогой? Эту он и так знал наизусть, видел во тьме ночной и при свете дня, вызубрил каждый поворот и каждый столбик на пути…скучно, пожалуй? Разнообразие в ночные бдения, новая дорога. Да, предположим. 
«Маршрут изменён»
Он всё равно пролегал через мост.
Вот какая тут уже разница, сворачивать потом налево или направо?
Темза почему-то казалась той самой пропастью.
Интересно, можно ли считать это знаком свыше?

- Ладно.
Теперь она и впрямь вздохнула.
– Не хочешь ли встретиться?
- Вечеринка по случаю дня рождения уже пару часов как окончена.
- Не припоминаю, чтобы ты праздновал свои дни рождения.
- Ну а вдруг я начал?
- Нет. Нет, ты не начал.

Шауг бросил взгляд на время: одиннадцать.
Дороги были почти пусты; в столь поздний для условно славной человеческой расы час её представители уже сидели по домам или даже видели второй-третий сон. И только жалкая горстка полуночников на Тауэрском продолжала свой путь. Каждый – свой. Он-то следовал этим по той простой причине, что GPS объявил, что других нет. Точнее, они есть, но начинаются после какой-то точки, до которой нужно добраться и которую нужно пройти.

- В общем, спасибо за поздравления. Приятно было поболтать.
- Подожди.
Да жду я, жду. Вот уже четырнадцать лет как жду, только уже даже не тебя, а просто чуда, какого-нибудь абстрактного чуда, которое свалится мне на голову как знак, что Великий Дух всё-таки не оставляет своих детей.
Дженнифер говорила. Он слушал.
- …сойдёт это за подарок?

Сойдёт ли?..
И ведь какая незадача – снова «не». В этот раз, наверное, невнимательность? Неосторожность, что там ещё. Новости Дженнифер. Ну да, возможно и доза коньяка в фиолетовой крови, но когда машину стало заносить, отчаянно и слишком быстро, чтобы он успел снова взять ситуацию под контроль, это было уже как-то совершенно неважно. Может, всё сразу.
Надо же. Он никогда не попадал в автокатастрофы.
Великий Дух, если это твой способ наставить меня на путь истинный, то он…не очень.

- Шэг?..
Связь оборвалась одновременно с визгом тормозов, то ли его машины, а то ли чужой, там уже было не разобрать. Пресловутые жёлтые и красные огни смешались в одно; Шауг в тщетных попытках перехватить управление отметил, что почему-то видит не стоп-сигналы машин своей полосы, а очень даже проносящиеся мимо их  - машин – бока, пусть редкие, но всё-таки имеющие место быть.
Свободная же дорога, почти свободная – должно было пронести. Машину бы, возможно, перевернуло мордой к движению, ну мазнул бы кто-нибудь по капоту, невелика беда, это лишь ремонт и головная боль, но ничего серьёзного, но нет ведь, нет; пронзительный гудок и сильный удар в правый бок оповестил о том, что нет, не пронесло.
Ремень безопасности больно врезался в плечо, фактически пригвождая к креслу; голо что-то там фоном вещало про опасность и о чём-то предупреждало приятным, но бездушным женским голосом. Удобно, наверное. Ни тебе переживаний, ни паники, слепой волной захлестнувшей Шауга, только холодная констатация факта: ДТП.
Подумаешь, с кем не бывает.
Со мной, клянусь Великим Духом, со мной не бывает! Не должно быть...

Несущийся не меньше всё той же сотни Майбах протаранил развернувшуюся боком машину, протаскивая её до пешеходного ограждения и сминая его, как пластилин; от удара лобовое стекло покрылось трещинами, а водительское разлетелось на тысячу осколков, засыпая Шауга.
Законы физики в действии: с какой силой нужно толкнуть автомобиль, чтобы тот упал с моста? А также второй пункт задачи: с учётом высоты моста и скорости движения, перерастающего в падение, какова вероятность, что водитель выживет?
Машина замерла на самом краю моста, будучи задними колёсами уже за его пределами.

Отредактировано Seagh Seoras (2014-01-20 21:07:45)

Кажется, он ударился головой. И даже не раз. И не два, иначе с чего оно так болело?..
Из крайности в крайность: стремительно развивавшиеся события сменились замедленной съёмкой, где сердце уже не колотилось от страха, а медленно и гулко бухало, отдаваясь стуком и болью где-то в голове.
Перед глазами была лишь погасшая и засыпанная осколками приборная панель; промозглый октябрь ворвался в салон сквозь разбитое окно, заставив вздрогнуть от холода.
Руки едва слушались, когда Шауг попытался хотя бы двинуть ими, чтобы оттолкнуться и привести себя обратно в сидячее положение; вся правая сторона лица горела огнём, а зрение отказывалось фокусироваться, делая картинку расплывчатой и неясной. Новая попытка пошевелиться отозвалась тупой ноющей болью: на задворках сознания вспыхнула и тут же погасла несколько печальная мысль, что если его зажало этими несколькими тоннами металла, то ему конец.

Неожиданно чья-то рука крепко ухватила его за ворот, в буквальном смысле вытряхивая из того невнятного тумана, в который Шауг всё норовил упасть так же, как его машина грозилась рухнуть в Темзу; спустя секунды что-то отвратительно громко заскрипело, как скрипит мел по доске, и машина эта сползла с моста ещё на несколько сантиметров. Шораса словно ледяной водой окатило осознанием того, что она падает. Вместе с ним.
Он помнил, что ехал по мосту. Значит, вариантов, откуда и куда он сейчас вот-вот упадёт, было немного.
Шауг почти вслепую нашарил другую руку человека – аура неясным пятном мазнула по глазам – несильно сжимая пальцами его предплечье.
- Упадёт.
Еле слышно, одними губами; может быть, он это и вовсе только подумал, не будучи в силах произнести вслух. Разжав пальцы, он, пачкая руки в собственной крови, попытался стереть с глаз застилавшую их пелену, которая рассеивалась слишком медленно и, казалось, окутывала на физическом уровне.
Что в жизни тебе моей, ты, человек? Ты знаешь ли, кого пытаешься спасти, потому как я не знаю, кто пытается спасти меня? Моя ведь вина, что не свернул, не прервал звонок, не сделал много чего и сделал ещё больше, что в результате и привело…к этому. Моя ведь, моя, и ничья больше, так оставь.
За самоотверженностью и жертвенностью людей всегда что-то стоит, никто и никогда не впадает в альтруизм просто так, по доброте душевной. Может быть, конечно, конкретно тебя ничто не гложет ночами, и ты бросаешься сейчас на край бездны, в которую я в любую секунду могу рухнуть, просто потому что ты можешь помочь, и если не поможешь ты, то этого не сделает никто.
Мерзкая в своей правдивости и простоте фраза, преследующая его всю жизнь – «некому больше».
Снова скрип и ещё сантиметр-два, кажущиеся огромным расстоянием; угол наклона уже начинал прижимать его к креслу, делая попытки выбраться ещё более болезненными и бесполезными.
Упадёт.
Шауг беспомощно посмотрел на человека, не видя, не распознавая черт лица, и всё-таки пытаясь сделать хоть…что-нибудь. С сотой попытки у него получилось на ощупь расстегнуть ремень, не позволивший ему несколькими минутами ранее вылететь из машины на проезжую часть и закончить свой бесславный путь, например, под колёсами следующего же автомобиля.
А так – разнообразие. Интересно было бы посмотреть на заголовки газет от четвёртого октября.
Выбирайся, увещевал он себя, с невероятными трудом удерживаясь в сознании, выбирайся же, и не будет никаких заголовков.
Это всё напоминало барахтанье в молоке, которое что-то не торопилось превращаться в масло.
Отойди. Упадёт же, и утащит тебя за собой.

Отредактировано Seagh Seoras (2014-01-21 13:45:11)

…а потом всё превратилось в неясную и пугающую мешанину из скрежета металла, пляски огней, стука крови в ушах, чужого голоса и, как завершение, сильного рывка, лишившего Шораса билета в лучший мир.
Держусь… – он снова уцепился за человека, сжимая слабеющие пальцы так сильно, как только мог, и всё равно чувствуя, как ткань предательски из-под них выскальзывает.
Вот тебе соломинка, утопающий. Цепляйся, цепляйся изо всех сил, а если их нет, то найди и всё равно цепляйся, потому что иначе – чёрные воды Темзы, и имени не вспомнят.
Хотя, его не вспомнят даже если и выберешься, но так у тебя будет ещё с десяток-другой лет на великие деяния, каковых ты пока по неясным причинам не совершил.
Шауг испуганно выдохнул, когда опора исчезла по двум причинам: во-первых, его резко вытащили из груды искореженного металла, что прежде была его машиной, и во-вторых, эта груда сорвалась-таки вниз.
Сознание, сознание, какие злые и внезапные шутки ты играешь на грани жизни и смерти, и сколь невовремя подсовываешь галлюцинации, равно слуховые и зрительные. Не бывает так в жизни, чтобы тебя спасали твои враги. В кино со шпионами и взрывающимися вертолётами – пожалуйста, сколько угодно, но это кино. Здесь и сейчас такого происходить не может.
Его бы скорее с торжествующим злорадством и удовольствием подтолкнули, чем попытались бы спасти от смерти.
Он ведь вообще мог не справиться.
Его могло утащить вслед за разбитой машиной туда, вниз.
Спасая его, Шауга, этот человек, кем бы он ни был, потому что он не мог быть тем, кем его на мгновение представил весперианец, обманувшись акцентом и затуманенным зрением, спасая его, он подставлялся сам, ставил под удар и свою жизнь.
Что там мелькало про альтруизм?..
Всплеска от встречи машины и воды он не услышал.
Новый удар не оставил места и времени мыслям, и так появлявшимся вскользь и беспорядочно, не позволяя сосредоточиться на чём-то одном и оставляя Шауга в одиночестве среди паники и внезапно налетевшего октябрьского ветра, возвестившего о том, что он ещё жив, и вокруг не чертоги Великого Духа, а всё ещё треклятый мост.
Внезапное чужое тепло и почти что крик над ухом: «проваливай!»
Галлюцинации…
В спину вонзилась сотня, если не тысяча маленьких стеклянных осколков, когда Шауг оказался на асфальте. 
Если бы он вот так же лежал и смотрел в небо в Адене, то там были бы звёзды. Здесь же не было ничего, кроме облаков и сводов моста.
Шорас хотел было сесть, но всё тело била дрожь, то ли от холода, то ли от страха и нервов, и конечности слушались очень плохо; по крайней мере, когда он попытался приподняться на локтях, руки от слабости разъехались в стороны, и он с глухим стоном повалился обратно.
Но кажется, Великий Дух был благосклонен, и эта слабость и оцепенение скоро пройдут и всё будет если не хорошо, то хотя бы уже хоть чуть-чуть лучше.
Шауг кое-как повернул голову в сторону, где предполагаемо должен был оказаться оттолкнувший его спаситель, но там, кроме каких-то переломанных частей одной из машин, всё тех же осколков, засыпавших всё вокруг, и его же собственной фиолетовой крови ничего и никого не было. Он бессильно закрыл глаза, выравнивая дыхание и собираясь с силами, чтобы всё же подняться; но где-то здесь сознание его покинуло.
От рассечённых ладоней его спасли накладки, от сломанного позвоночника – система безопасности, от всего остального – наверное, Великий Дух.
А жизнь в целом? Кто, в конце-то концов, его вытащил?..
Долго пролежать в спасительном забытье у него не вышло; медленное и тяжёлое пробуждение шло под руку с болью и напоминало попытки выплыть из глубокого, тёмного и вязкого омута, в котором кто-то, к тому же, тянул его вниз, тянул настойчиво, делая ставку и на отсутствующую почти что волю к жизни. В том же кино с вертолётами он бы, наверное, не выжил.
Но тут для чего-то пришлось.

Два слога. В голове стучали лишь два слога, перекрывая даже мысль «я жив».
Лефевр. Ле-февр. Французский сукин сын, превратившийся из, казалось бы, галлюцинации, в реальность, явившийся из ниоткуда и не давший кануть в никуда, и, как ни в чём не бывало, протягивающий сейчас фляжку.
В голове даже не мелькнула ехидная мысль про яд.
- Сегодня и есть…мой день рождения, – медленно пробормотал Шауг, с трудом приподнимаясь.
Вы составляли на меня досье, по вашим же словам. Могли бы и запомнить.
Он, помедлив, подался вперёд, приникая к фляжке, поддерживая её одной рукой и тщательно стараясь не коснуться пальцев француза, что было сложно.
Ну и пусть в накладках, всё равно – нельзя допустить. Теперь уже нельзя.
Слишком большой глоток бренди обжёг горло.
«Ангелом-хранителем»?
- Простите.
Простите, что это был я.
Простите, что вы спасли меня, весперианца, члена Наудай, вашего врага.
Простите, я…я не хотел, честное слово.
Странное чувство – быть обязанным жизнью противнику.
Не глядя больше на Лефевра, он с трудом сел, чтобы затем встать на колени и, пошатываясь, подняться; сделать несколько нетвёрдых шагов вперёд, упереться руками в перила моста, посмотреть вниз, в воду…
Он почти тут же панически отступил назад – под колени ударила боязнь высоты.
Нашарил за спиной пешеходное ограждение, повернулся к Темзе спиной и поднял слишком безжизненный даже для него взгляд на Анри.
Ангел-хранитель, значит?
Разбитые губы кривила усмешка.
Как-то я не так представлял вас по человеческим преданиям. У вас должны быть белые одежды, крылья и нимб над головой. И сияние, сияние не забудьте! Без него облик не полон. Ещё должен быть нежный голос и мудрые речи: подойдёт такое определение под тебя, или, точнее, подойдёшь ли ты под него, мой новоиспечённый хранитель?
Тебе больше под стать быть ангелом смерти.
И знаешь, что? Если придёшь однажды по мою душу – я не буду сопротивляться.
Я просто пойду за тобой.
Долго и мутно вглядываться в высокую фигуру, ища крылья и нимб как ответ на вопросы «зачем» и «за что», не заданные и не задаваемые; снова усмехнуться, неловко и нервно избавиться от потрёпанного пиджака, вытирая лицо, шею, руки от крови и пыли, выдёргивая маленькие стёклышки, застрявшие в на удивление редких порезах, и чувствуя, как на свободу рвётся кровь, по капле, по чуть-чуть, но бренное тело всё-таки покидая. О нет, от потери крови он не умрёт, это было бы слишком пошло после всего случившегося.
Шауг то ли бросил, а то ли уронил пиджак на землю, и обернулся на мерцание сине-красных огней и знакомый вой сирены «скорой».
Какой цинизм – приехали свои же.
Он узнал выскочившего из машины первым почти совсем мальчишку – Тревор, кажется. Известен всему госпиталю как самая первая и наивная жертва Бекки. Шорас скорчился, готовясь выслушивать пламенную речь юнца, и сделал несколько нетвёрдых шагов ему навстречу, держась одной рукой за перила.
- Шэгги! Ты…
Перебивает, коротко и тяжело.
- Давай отбой. Я в порядке.
- Сдурел? Ты весь в крови, и…
- Я. В. Порядке, – Шауг пошатнулся, но предостерегающе взмахнул рукой, не позволяя юноше, бросившемуся было ему на помощь, к себе приблизиться. – Это лишь слабость. В госпитализации нет нужды. Я справлюсь. Давай отбой.
Каждая фраза давалась с трудом, за каждый воспроизводимый звук приходилось сражаться с собственным организмом, который был бы не прочь лечь и отдать концы прямо здесь, среди крови и осколков, но у Шауга были собственные планы на окончания вечера и вообще на всю свою дальнейшую жизнь. И посещение родного госпиталя в качестве пациента в них не входило.
- Точно сдурел. Нет, Шауг, серьёзно, иди сюда…если ты вообще передвигаться можешь…
- Скажи там, что я беру отпуск. Неделя. За свой счёт, – он не слушал. Он был глубоко в своих мыслях, но машинально упрямо гнул линию «я-останусь-здесь». Потому что он должен был тут остаться, в этом хаосе и в страшной атмосфере катастрофы. Только она могла привести его в чувство. – И, ради Великого Духа, езжайте на следующий вызов!..
- А тот парень?
- Он, я полагаю, в порядке. Он вас…и вызвал. Наверное.
Тревор пристально посмотрел на разглядывавшего асфальт весперианца.
- Ты уверен? Шауг, посмотри на меня и скажи, что тебе и в самом деле не нужна помощь.
Он поднимает голову, несколько секунд держа глаза закрытыми. Потом спокойно смотрит в ответ и врёт в глаза:
- Мне не нужна помощь.

В крови было недостаточно алкоголя, чтобы унять боль, паническая дрожь, держащая тело и разум в тисках, тоже отступила, и теперь бежать от самого себя и от разрывающегося в груди то ли сердца, то ли ещё какого ненужного органа, было некуда.
Нелепо он, наверное, сейчас выглядит со стороны. Потеряно. Жалко. Как там ещё. Смешно, может быть, со своими дрожащими руками и неловкими жестами.
Давай, смейся надо мной. Насмехайся, как ты умеешь, этого не отнять даже в самой жуткой ситуации, из которой, как мне хочется верить, мы только что благополучно выбрались. Или ненавидь меня. Желательно вслух, громко, можешь даже по-французски, я пойму, уловлю общий смысл по выражению лица и ледянящих душу и сознание глаз.
Да, лучше всего – ненавидь. Или дай повод ненавидеть себя, потому что ещё чуть-чуть, и я начну чувствовать благодарность, а это, знаешь ли, не лучшее, что можно испытывать к тому, кто навечно с тобой по разные стороны баррикад.
Хотелось то ли курить, то ли броситься вниз с моста.
Жалеет ли он сейчас, что не разжал руки?
Конечно, жалеет.
Об этом жалею даже я.
Нужно вызвать такси. Ехать домой.
Домой.
Или к кому-нибудь, кто сможет уложить его на диван, бегать вокруг, вытирать кровь и подносить флягу к губам, как это только что сделал Лефевр - ещё один ненужный жест неслыханной щедрости. Но этого «кого-нибудь» - не было.
Впрочем, в каком-то получасе езды была пустая квартира и бутылка водки, отлично подходящая для лечения ран равно душевных и телесных.
Такси.
Телефон сейчас мирно покоился где-то на дне Темзы.
Придётся снова подходить к французу; сама мысль о том, что нужно будет хотя бы просто приблизиться к нему, внушала ужас. Хотелось бежать куда подальше, но Мироздание снова и снова разворачивало его лицом к своим страхам и говорило, мол, давай, ясен сокол, вперёд.
Шауг сам не очень понял, как он снова оказался подле Лефевра, занятого полицейскими, и как просил вызвать такси, как хватал ртом воздух от внезапно согнувшей его пополам боли где-то в области живота, как судорожно искал в воздухе опоры, едва не падая к ногам француза, как нашёл её в виде его плеча, и как отшатнулся в сторону с новым «простите».
Кажется, за последние несколько минут он произнёс это слово как минимум трижды. И никогда он ещё не был так искренен, с Анри так точно. Ему и впрямь было жаль, что всё вышло…так.
Ненавидь меня, но не жалей. Смейся, но не попрекай случившимся. Жить и так тошно до крайности – не становись последней каплей.

Отредактировано Seagh Seoras (2014-01-22 20:23:29)

У него всегда были сложности с объяснением с представителями закона, но в этот раз от серьёзного разговора было никуда не деться.
- Да…да, конечно.
Шауг выпрямился.
- Идёмте.
Обвиняйте меня в чём угодно, я знаю свои права точно так же, как знаю обязанности.
Он слушал и старался не меняться в лице, только изредка кривясь от вспыхивающих неприятных и болезненных ощущений в потрёпанном теле, и чувствовал, как к горлу подступает злость, вытесняя слабость и отчаяние.
После слов сержанта «это всё нам рассказал мистер Лефевр, что же касается нас…» Шауг слушать перестал.
Лефевр, значит.
Одна-единственная фамилия, которая, казалось бы, навсегда была вычеркнута из его жизни после выписки француза, она снова встала поперёк дороги, и теперь её обладатель явно намеревался его с этой дороги спихнуть.
- И что мне грозит? – максимально спокойно осведомился Шорас.
- По меньшей мере штраф, сэр, но с учётом всех факторов…
- То бишь, посадить меня могут тоже?
- Сожалею, сэр, но это весьма вероятно.
Весперианец резко развернулся к Лефевру.
- Вот они - методы правосудия?!
Языческие боги были подвержены страстям, и Правосудию приходилось закрывать глаза, чтобы быть неподкупным. А христианское Божественное Правосудие неподкупно, но зряче и человеколюбиво.
Что за религия у вас, месье, что вы так просто толкаете меня в пропасть, из которой минутой ранее вытащили?
Не из сострадания и не как рука помощи была протянута та фляжка, скорей уж – как ловкий и односторонне успешный выход из неудачно сложившегося положения.
Как…подстава.
Горло и лёгкие сдавила горькая обида, лишая кислорода; голова шла кругом, и не понятно, то ли из-за последствий аварии, а то ли из-за осознания происходящего, пришедшего так поздно.
И нет ведь никаких доказательств, да даже если и были бы – что значит слово врача против слова депутата?
Да ещё и такого, как Лефевр.
Шауг захлёбывался в рвущихся наружу словах, но понимал бесполезность выкриков, и что всё, сказанное им, может быть и будет использовано против него.
Ещё раз простите, что спасли меня.
Лучше бы вы, конечно, этого не делали.
Я не прошу вас одуматься: сделанного не воротишь. Ничего из сделанного.
Вам теперь жить с этим, с пониманием того, что спасли врага.
Я ведь умею ненавидеть. Несмотря на раковину, несмотря на неловкость и общую бесчувственность, вопреки всему, мне подвластно это чувство. Направленное в пустоту, оно однажды толкнуло меня на верный путь, но что сделает оно теперь, когда направлено на человека?
Ненависть, смешанная с благодарностью, со всей страстью и размахом; я слабо понимаю, что и как, но одно могу сказать точно – берегитесь теперь, месье. И лучше спите с открытыми глазами.
- Вот что вы делаете, спасая – убиваете, так, да?!
- Сэр, успокойтесь и сядьте в машину.
Шауг даже не кричал: не было сил. В его собственной голове голос слышался куда громче, чем было на самом деле, он предавал его, почти срывался и перемежался кашлем.
Он опёрся о полицейскую машину, чтобы не упасть.
Почему всё всегда слишком поздно?
- Alas renere ym weithret-ana, да воздастся тебе по делам твоим, – уже тише.
- Сядьте в машину!
Он сел. Не глядя больше и не оборачиваясь.
- Сэр, мы должны доставить вас в участок.
- Хоть к чёрту лысому, – Шауг прижал тыльную сторону ладони ко лбу. – Извините. Я надеюсь, у вас там найдётся бинт, перекись и обезболивающее.
Alas renere, месье. Alas renere.

Отредактировано Seagh Seoras (2014-01-23 14:41:11)

Если бы я всё принимал близко к сердцу, месье, оно бы давно уже не выдержало.
Шауг, устало щурясь, смерил француза неприязненным взглядом снизу вверх; за такую улыбку положено разбивать губы прямо на месте, но поднимать руку на месье Лефевра было безыдейно по целому ряду причин, поэтому весперианец только бесшумно вздохнул.
Он отыграется. О, он отыграется.
- Вы два раза подряд следовали одной и той же схеме, – вместо приветствия объявил он. – Правда, второй раз действия «спасти-погубить» шли в обратном порядке, но это не столь важно. Суть в том, что вы никак не оставите меня в покое.
Чего-то одного вам мало. Сказав «А», вы говорите не только «Б», но и все оставшиеся буквы алфавита, вы довершаете начатое, но не останавливаетесь на том и идёте дальше. Новая…игра? Только не говорите мне, что считаете происходящее забавным, иначе мой кулак точно встретится с вашей челюстью.
Неужто возомнили себя Судьёй, властителем жизней и судеб?
Неужто думаете, что вам всё можно?
Неужто думаете, что раз забрались так высоко, вас там никому не достать?
- Ваш «тяжёлый жизненный урок» и его счастливый исход пришёлся неплохим подарком ко дню рождения, коему случилось быть в день аварии, – Шауг хмыкнул. – И, я смотрю, вы, как мой новоиспечённый ангел-хранитель, решили следовать за мной по пятам и оберегать от грядущих опасностей, ха?
В голове роилась тысяча вопросов, которые перекрывал основной - dyn ewern?!*
Весперианцу не стоило особого труда выдерживать нейтральный тон и не срываться на оскорбления, но сейчас, как и в зале суда, ярость, плескавшаяся в глазах, аки бренди в треклятой фляжке, выдавала его с головой. Оскорблённый побеждённый с гордо задранной головой, что испепелял взглядом победителя.
Лишь в этом раунде, тут же поправил себя Шорас, лишь в этом.
Мысль, что его жизнь и свобода дважды за последнюю неделю находились в руках того, кто мог распоряжаться ими по собственному усмотрению, была дика и пугала до дрожи в коленях, потому как несмотря на некую долю безумной отчаянности, Шауг не мог сказать, что ему совсем уж не хотелось жить. Возможно, делать это долго и счастливо ему не грозило, но у него сейчас появился некий смысл этой самой жизни, и вообще было слишком много дел, чтобы умирать или сидеть за решёткой.
Хотя, нужно отдать должное сволочизму француза, совсем на тормозах он процесс не спустил, и теперь Шорасу предстояло ходить и светить судимостью, что тоже особой радости его и без того потрёпанному облику не добавляло.
И хотелось бы беспомощно взвыть «за что?!», но, во-первых, не пристало, а во-вторых, и так понятно, за что.
- В вашей фляжке был бренди. В сочетании с той мизерной, но всё-таки дозой коньяка, он дал эффект, достаточный для того, чтобы предъявить мне лишнее обвинение, хотя мы оба понимаем, что я не был пьян, когда вёл машину.
Он взял предложенную сигару и, помедлив, снова поднял взгляд на Анри.
- Вы, сами будучи законником, лгали в суде. Я не спрашиваю о муках совести, о нет, меня интересует иное.
Как интересно порой бывает смотреть людям в лицо; жест, на самом деле, сравнимый по интимности с Единением – или же только он придавал ему такое значение? Говоря, Шауг досчитал до шести и отвёл глаза: смотреть дольше было физически сложно. Хотелось забраться обратно в раковину, но тут уж либо зона комфорта, либо ответы на вопросы, которые были необходимы.
Меня интересует, почему – я? Зачем? Если долго тыкать палкой даже в самую добродушную и верную вам собаку, однажды она на вас бросится, если долго держать руку над огнём, он начнёт жечь.
Я не верю, что я ваш единственный теперь-уже-враг, и мне искренне интересна причина, по которой вы не подтолкнули машину в её короткий и бесславный полёт, или, затем, не засадили меня лет на пять. А ведь вы могли. О, я по вашему лицу вижу, что могли, но отказали себе в этом маленьком удовольствии, совершая этим, пожалуй, ещё одну ошибку.
А права на неё у вас нет.
Он не стал говорить всего этого вслух. Лефевр не идиот – поймёт.
- Кстати, здесь можно курить? – он огляделся в поисках соответствующих табличек. - Или лучше выйти на улицу?

____________________________
*Какого хрена?! (весп.)

Отредактировано Seagh Seoras (2014-01-26 10:07:34)

- Я же не зверь, месье Шорас!
И почему же, интересно, я вам не верю?
Мужественно перетерпев очередное наглое вторжение в личное пространство, которое Лефевр нарушал просто с завидной частотой, Шауг скрипнул зубами и последовал за ним, едва заметно прихрамывая; француз вылетел на улицу как пробка из бутылки, как будто именно ему, а не весперианцу, не терпелось покинуть ненавистное здание.
Пока он спускался по ступеням, праведный гнев в неспокойной душе смешивался с осознанием своей вины, чувством равно ненависти и благодарности к Анри, и к этому бешеному коктейлю прибавлялась ещё и нервотрёпка суда, которая не прошла незамеченной. Но как итог – он был спокоен. Так отчаянно-нервно спокоен, когда переживать сил уже больше не остаётся, но любая капля может снова стать последней.
Француз же, как обычно, так замечательно заговаривал зубы и изображал дружелюбие, что хотелось то ли расхохотаться со словами «не верю!», то ли аплодировать. А может, корить свою параноидальность и подозрительность и старательно убеждать себя в том, что Анри Лефевр и впрямь не имеет в виду ничего плохого.
О, смеялся в этот момент Здравый Смысл, мы все знаем, что ты идиот, Шорас.
Но не будь таким идиотом, ради Великого Духа.
Давай, дай себя заболтать, дай усыпить подозрения, поверь и доверься – и тебя размажут по стенке.
Если тридцать пять лет удавалось выживать благодаря одним схемам, на тридцать шестом году жизни их резко менять – не лучшая стратегия.
Поэтому Шорас слушал и не верил.
Ни единому слову, ни единому жесту.
А в голове крутилась одна мысль – «да он издевается».
- Анри, – сухо произнёс Шауг, стягивая с правой руки митенку и разворачивая открытую ладонь к Лефевру, держа при этом руку на уровне своего лица. – Вот вам веская причина, по которой между нами всегда будет недопонимание. Просто для нас некоторые вещи значат больше, чем они значат для вас. Это, – он сжал и снова разжал пальцы, - должно служить вам напоминанием. А это, – повернув голову влево, дабы французу было лучше видно, Шауг провёл указательным пальцем по глубокому рваному порезу от виска и почти до подбородка, который грозился остаться приметным шрамом, - всегда будет служить напоминанием мне. О вас. Да обо всём, в принципе.
Не в те степи ты пустил гнилые корни своих игр.
Кто-то бы забыл. Кто-то – простил. Кто-то грозил бы судом, расправой, геенной огненной, или чем там ещё можно грозить.
Он не забывал, не прощал, но и не грозил: зачем? Всё равно время расставит всё по местам.
Рука мёрзла; он снова надел свой «знак отличия», не бросавшийся в глаза столь сильно при наставшей осенней промозглости.
- Я и впрямь честный…весперианец. Я никогда не был в суде в качестве обвиняемого. И, честно признаться, мне не понравилось, и я не имею никакого желания возвращаться туда снова, – ему лишь с третьего или четвёртого раза удалось, наконец, закурить, неловко прикрывая ладонью трепыхающийся огонёк зажигалки. – И, к сожалению или к счастью, я помню не совсем всё, что произошло на мосту. Так что, благодарю, но нет. Обойдусь без новых обвинений и уж тем более без вашей защиты.
Ибо не защитник ты мне, ангел мой.
Я во многом неправ, но уж точно не лучше тебя. Я не безгрешен, но равно как и ты. Мы ведь похожи, ха. Но меж тем, мне никогда тебя не коснуться, потому как между нами всегда будет стоять эта невидимая, но непреодолимая стена.
А ведь будь ты весперианским ребёнком, когда-то тогда, давно, лет тридцать назад, мы бы наверняка подружились.
Но увы.
Делать вид, что ничего не происходит, значит лгать самим себе.
- И, ради всего святого, если для вас что-то таковым является, прекратите на меня пялиться, – Шауг поморщился, прислоняясь боком к стене. – Я вам ещё в больнице говорил о том, что это…раздражает.
Теперь ты только направляешь на меня сигару, как пистолет, рискуя однажды направить и его. Знаешь ли ты о том?
…верю ли в то – я?
Он помолчал с минуту.
- Вам когда-нибудь доводилось убивать людей? Или не людей, это не так важно сейчас. Самолично спускать курок, наблюдать последние секунды жизни, всё такое. Может, даже тело убирать потом, – он прижал ладонь к лицу, словно прогоняя неприятные воспоминания. – Сигару вы держите интересно, вот что. Будь у вас вместо неё пистолет, так же направленный на меня…вы бы выстрелили? – с губ сорвался невесёлый смешок. – Вы не думайте, никакого подтекста или ещё чего. Праздное любопытство. Ведь, как говорится, нет человека – нет проблемы. А смею предположить, что её для вас всё-таки представляю. Возможно, не самую большую в вашей жизни, а так, досадную помеху. Но всё-таки?
Шорас затянулся, выпуская сизый дым в сизое же небо, куда он и смотрел последние несколько минут; играть в гляделки с французом он бросил почти сразу, потому как знал, что проиграет. Опять. А признавать своё поражение дважды за день, это было для него слишком.
- Если, конечно, забыть, что вы – мой ангел-хранитель, – эта своеобразная игра не переставала забавлять взвинченного весперианца, заставляя его кривить губы в полуусмешке, нервно курить, не чувствуя ни вкуса, ни запаха дорогих сигар, и обхватывать себя руками от холода, который был в реальности намного меньший, чем он чувствовал.
Лефевр удивлял и с какой-то стороны даже пугал. Своей переменчивостью, неясными мотивами и постоянно меняемыми масками. Шорас же так тщательно выискивал какие-то ответы в голубых глазах, что мог поклясться, что теперь узнает их из тысячи, из сотен тысяч.
Да, таким глазам у ангелов смерти быть и положено.
- Как много нужно знать о человеке, чтобы вынести ему смертный приговор? Достаточно ли просто вашей уверенности в том, что он неправ? Неправ настолько, что достоин смерти?
Я ни в чём не виноват.
По крайней мере, точно не в том, в чём пытаешься меня обвинить ты.
Шауг негромко и не до конца озвучил свои мысли, беспомощно разводя руками и опуская глаза на Лефевра.
- Я же ни в чём не…а, впрочем, оставим. Чего уж теперь.
Я виноват только в том, что оказался с тобой по разные стороны баррикад, всё остальное – придумано.
- Знаете…я много что вызнал из книг, потому как многие из эмоций, чувств и тонкостей человеческой души мне недоступны. И в одной из них я вычитал, что ангелы имеют облик незримый, и даже если присутствуют в твоей жизни, то ты об этом не догадываешься. Будьте добры, – недокуренная, но предварительно потушенная, сигара полетела в мусорный контейнер, – следуйте этому правилу.
Не сочтите капитуляцией.
В том, что он нажил себе врага, Шорас уже не сомневался. Его напрягало только то, что в последнее время количество оных значительно превышало количество друзей.

Отредактировано Seagh Seoras (2014-01-28 23:52:48)