Как он вообще согласился на эту идею, знает лишь сам Линдерманн, потому что даже Господь не способен разобраться в голове начинающего алкоголика, законченного параноика и грозу всех Волков. Тот план был подобен прекрасной фарфоровой статуэтке, которую только тронь - развалиться. Но жаловаться не приходилось, ибо другие три идеи, что они обсудили, больше были похожи на бред законченного наркомана - чего стоил тот план с последним ужином и тортом, где в главной роли стриптизерши была Анаис. Тем более, в случае провала можно было скинуть вину на Вуда, что с важным видом вещал о том, как они пойдут войной на Оридж.  Ну, не совсем войной и не совсем на Оридж, но это детали. Сейчас этот массовик-затейник выглядел еще хуже Оса после длительной пьянки. Почему их Туз так бледен, Пика мало волновало, не сдохнет и ладно. Сдохнет - печаль. Ос даже постарается выдавить слезинку из единственного оставшегося глаза. Но в идеале на сегодня смертей запланировано не было, ну... если только пара-тройка охранников, а там как пойдет. Самое печальное, так это то, что подмоги ждать не приходилось, ибо на кой черт трое Волков проникли в тюрьму Ориджа, знали только эти самые трое Волков ну и Чехов, что в их поход не отправился, наверное, на его счастье. Тайна за семью печатями, так сказать. Олдос лично поклялся, что оторвет голову и другие выпирающие части, если хоть одна живая душа прознает о причине их маленького штурма.
Всю дорогу Туз Пик думал о том, как встретит Хаксли. Идеи разрыдаться на плече, всячески рассказывая Стиву о том, какие беды пришлось перенести бедному Линдерманну, пока бывший Туз прохлаждался в тюрьме, были откинуты сразу. Не мужественно это. То, что они все же встретят и спасут Волка даже не обсуждалось, ибо встретятся, ибо не хер. Отпуск закончился и самое время приступить к суровым трудовым будням. Часы, оставленные когда-то Хаксли, сейчас находились на руке Пика. Это было так сентиментально и по-человечески, что неимоверно раздражало. Все эти чувства, они мешали. Сейчас ему нужен был трезвый разум, поэтому Олдос даже не пил вчера и сегодня. Старые друзья творят чудеса.
Удивительно было то, что план все же работал. Правда, они только въехали на территорию, но это были мелочи, ибо план-то работал. Обернувшись назад к охраннику, Олдос с интересом разглядывая мужчину. Им не доверяют. Пик чувствовал страх перед начальством, страх лишиться семьи, парочку фобий и какой-то страх детства, запрятанный глубоко, наверное, детским психологом. В этот страх Ос решил не углубляться - хватит и поверхностных. Так же он чувствовал страх перед фотографией. Почему-то этот кусок бумаги пугал беднягу.
Узнал.
- Нам некогда. Кристофер, видишь, нам не верят. - Пик усмехнулся, кладя руку на голову охраннику. - Главное не ори. Меня это бесит. И так...
Линдерманн медленно и лениво копался в сознании человека, разыскивая и доставая нужную фобию: страх быть похороненным заживо. Естественный такой страх. Оставалось лишь воплотить его в мозгу мужчины и вуаля.
- Заорешь - задохнешься. - Олдос снимает очки и, взирая на охранника с улыбкой бывалого маньяка, воспроизводит в голове бедняги все, что может случиться с его семьей. - Ты же не желаешь им смерти, так? - Дождавшись кивка, Олдос надевает очки и убирает руку. - Сейчас, вдумчиво и взвешивая каждое слово, ты рассказываешь все, что хочет знать вот этот мужчина или эта женщина. Кто там хороший коп сегодня? А потом свободен. Джинджер, разберись потом с его памятью. И да, узнайте, где больше всего охранников.  Туда нам и надо.
Линдерманн отворачивается к окну, дабы не видеть взглядов Волков. Да, возможно, он поторопился, но и его простить можно. Четыре блядских года. Четыре. Пика вообще похвалить бы за стойкость и самообладание, ибо никто из них даже не представлял, какие усилия он прилагает, чтобы не выйти и не разнести эту тюрьму по камешкам.
Убью, суку.

Внутренние биологические часы уже несколько месяцев как перестали относительно точно давать понять, который сейчас час. Лишь очевидный факт - утро, которое не отличается ни от вчерашнего, ни от позавчерашнего, ни от того, что был год назад. Стивен не знал, сколько уже так лежит в своей камере, уставившись хмурым взглядом в потолок, словно там могли появиться какие-то подсказки. Уже почти месяц, как его не трогали люди, и мужчина не мог отрицать тот факт, что это ему не нравилось. Не нужно быть гением, чтобы понимать - бывший Туз Пик будет жить ровно до того момента, как исчерпает последнюю полезность для тех, кто его тут держит. Слишком опасный экземпляр, который рано или поздно привлечет к себе ненужное внимание из вне. Не то, чтобы факт смерти его напрягал (или что там с ним собираются сделать?), но тогда не было ясно - к чему тянуть кота за причинное место. Напрашивался лишь два вывода - либо он ошибается, и они пока решают, как дальше пытаться выбить из него правду, либо он прав, и этим психологическим давлением они хотят выжать последнее, что вообще можно от него добиться. Хаксли решил держаться второго варианта и принял правила игры, то есть вел себя абсолютно так же, как и до этого. Сердце пропускает удар и ускоряет частоту сокращений, перекрывая на пару секунд дыхание мужчины. Стивен зажмурился, вновь вдыхая полной грудью. Пожалуй, он слишком много об этом думает.
Во рту было сухо, как в пустыне без единого оазиса, а еще сильно, нет, безумно хотелось курить. К сожалению, сигаретами здесь никто не делился, если только щедрый допрашивающий хотел завладеть вниманием Хаксли хоть как-то.
Шаги разнеслись эхом по пустому коридору, что означало одно - сейчас время принимать внутрь пищу, которая, как ни странно, была относительно съедобна. Бывший Туз Пик неторопливо поднялся на ноги, ожидая, когда откроют дверь в камеру. Уже через минуту он шел в сопровождении пары охранников и нескольких мутантов, заслужившие относительное доверие среди верхушек своим поведением. Собственно, рыпаться здесь было некуда, потенциально опасных держали в другом месте, но все же свободные прогулки здесь не разрешались.
Изученные до каждого миллиметра коридоры и двери, а также лица остальных идущих впереди - Стивен знал каждого по имени, хотя не с каждым был знаком. Он вообще старался держаться подальше от разговоров - к чему лишняя болтовня, когда даже охранники, делающие абсолютно непричастный вид до критического момента, все равно дословно передают каждый услышанный разговор.
Абитер окинул всех беглым взглядом. До двери остается несколько метров, и этого хватит, чтобы он проломил черепа охранникам, но мутанты не утратили с появлением способностей свою человеческую сущность. И Хаксли был уверен, что как минимум двое из идущих готовы подставить другого, чтобы подняться в глазах ориджей. Жаль, что людям на это было абсолютно наплевать. Подлость никто здравомыслящий не оценивал, а другие не обладали достаточными полномочиями, чтобы поощрить преданную собачку, предавшую своих. Стивен отчетливо понимал, что предателем мог быть не весперианец, не человек, а такой же, как он, мутант. И почему-то это сильно раздражало.
Мужчина сразу отодвигает от себя тарелку, потому что даже мелкий кусок в горло не лезет. А вот напиток, который отдает фруктовым запахом, исчезает за считанные секунды. Здесь не задают лишних вопросов - и слава Богу. К сожалению, никто не позволит уйти раньше остальных без надлежащего присмотра, поэтому Арбитер вынужден ждать остальных. Стив не выражает никакого интереса - все привычки присутствующих тоже уже давно изучены. Парень напротив постоянно шмыгает носом, потому что в детстве долго болел гайморитом. Болезнь вылечили, манеру втягивать в себя резко воздух - нет. Тот, что сидит по правую сторону от него, страдает от крайне плохого зрения, что является побочным эффектом от его способности. Охранник, следящий за их рядом, левша. А еще постоянно кусает губы. И ни одно новое лицо не желало появляться в этих унылых стенах.
Стивен никогда не признается даже себе, что ему тоже иногда хочется сдаться. Еще в первый год понял, что стоит чуть поменьше копаться в себе, чтобы не добраться до опасных ответов, которые наверняка сыграют с ним злую шутку. Еще немного, и он будет выбираться отсюда. Если его, конечно, не устранят раньше этого момента.

Сдерживать ярость получалось все хреновее и хреновее. Эти долбанные ориджи будто специально поставили дежурить новичков. Именно сейчас, именно в тот день, когда они решили воплотить в жизнь грандиозный план побега. Но сдерживать ярость приходится, ибо она сейчас ни к чему. Ибо она может лишь все испортить и усадить их троих рядом со Стивом. А что, хотели же увидеть, так пожалуйста, получите-распишитесь.
Ос лишь тихо фыркает на почти-что-приказ Анаис и безразлично кивает на предложения Вуда пойти одному. Хули он там сдался, Олдос не особо понимал. Нет, охранники, конечно, парни натренированные, но если Вуд не сможет справиться с ним один, то что поделать. Будут бойцы и лучше.
- Сожру я твой долбанный пирог, и картошкой с той херней в капусте заем, - Линдерманн, не отрывая взгляда от окна, достает сигарету и сует ее в рот, - если выберемся живыми.
Сигаретный дым распространяется по салону и, словно занавеса, отгораживает мутанта от Анаис. Слушать женщину не хочется, видеть тоже. Не сейчас. Вуд не торопится, и Ос раз семь за минут пять подавляет в себе раздражение и желание встать и пойти проведать Туза. В голове уже не раз проносится мысль о том, что лучше бы он пошел один и не вовлекал бы во все это Анаис и Вуда. Мужчина видел, как их француженке было не по себе после такого легко применения силы, думал о том, а сможет ли Дейв сражаться. Они были обузой, ненужным грузом. Он бы справился и без них и был бы уже на пол пути к концу миссии. Думать так - полный эгоизм с его стороны, но на самом деле Ос просто боялся их потерять. Боялся потерять каждого из этой чертовой старшей колоды, как потерял когда-то Стива. И эти глупые эмоции, этот глупый страх мешали думать и действовать.
- Если этот охранник не придет минуты через три, то стажер что-то заподозрит. - Олдос сует сгоревший наполовину фильтр сигареты в пустую пачку. Оставлять какие-то улики, будь то отпечатки или слюна, мутант не намерен, ибо тюрьма по нему точно не тоскует. - Вуд уснул там, блять?
Линдерманн раздраженно сжимает пачку и сует ее себе в карман. Оглядывается по сторонам и замечает человека, приближающегося к туалету. Легкий щелчок пальцев и тот бедняга разворачивается и, с глазами полными ужаса, идет обратно. Пику достаточно пяти секунд, чтобы сообразить, что с ним что-то не так. Перед взором радостно прыгают черные точечки, что мешают и так полуслепому мутанту нормально видеть. Это длится не более пары секунд, но Линдерманн уже бьет тревогу: приступ не за горами, а это значит нужно скорее заканчивать этот фарс. Внешне мужчина остается невозмутим, аки каменная стена. Внимательно слушает Вуда, который стоит рядом с машиной в форме охранника.
Что же, пока все идет по плану.
Выйдя из машины, Ос огляделся вокруг себя и, не найдя ничегоинтересного, подошел к Вуду.
- В обычном виде твой зад выглядит лучше. - Линдерманн произнес это одними губами, без тени улыбки или вообще хоть какого-то намека на эмоцию. - Джинджер, - Олдос обернулся к Королю, - быстрее.
Их все-таки заводят внутрь. И снова проверяют документы. Это не удивляет. Никто и не сомневался, что тюрьму ориджев охраняют лучше всех тюрьм вместе взятых. Правда, охрана все те же люди, а люди так любят совершать ошибки. Они идут по темным коридорам, которые не внушают ничего, кроме мыслей о суициде. Олдос держится не долго; какофония страхов вперемешку с дикой болью и ужасом обрушивается на псионика, словно лавина. Слишком много эмоций и своих, и чужих. Их просто слишком много. Линдерманн инстинктивно хватается за руку рядом идущей Анаис и закрывает один единственный глаз. Секунда, чтобы запереть эти страхи в чердаке и отдернуть руку. Две, чтобы прийти в норму и перестать бояться за них и за себя.
Хуже уже быть не может.

Тишина в тот день давила чересчур сильно, никто даже не поворачивал головы, чтобы переброситься парой фраз. Стив бы соврал, сказав, что ничто в то утро не предвещало беды. Не отвлекаясь никоим образом на еду, застывшей подозрительной картиной у него в тарелке, мужчина спокойно мог наблюдать за остальными. Вроде бы дело это наскучило еще три года назад, но издержки бывшей профессии каждый раз давали о себе знать. Впрочем, Стивен об этом не задумывается никогда, просто изучая лица окружающих. И все же, психолог замечает некоторые изменения. У нескольких мутантов слишком расслаблена спина, а Хаксли прекрасно знает, что люди, отсидевшие в тюрьме, потом до конца дней живут так, словно готовы в любую секунду броситься на противника, чтобы защититься или достать то, что ему нужно. Интуиция пискнула, что именно так сейчас и выглядят его братья по несчастью, но разум опроверг эту мысль – кто просто так решится тут что-то предпринимать? Бывший Туз Пик выбирает сторону разума и опускает глаза в тарелку, с сомнением изучая содержимое, словно все же решился все это съесть. И тут же об этом пожалел.
Смутившая его минутой раннее странность у других мутантов не была замечена у соседа сбоку - как-то не хотелось слишком сильно вертеть головой и привлекать лишнее внимание к себе. Но резко поднявшаяся и на ноги и что-то прокричавшая персона, сидевшая возле него, стала неожиданностью даже для Туза - на самом деле не так уж много надо, чтобы вывести каждого присутствующего в столовой из колеи, не исключая охранников. Ответственный за их стол реагирует похвально быстро, но и первая звезда этого утреннего шоу явно это предвидела. Мутант уворачивается от удара дубинкой, но движение руки человека не останавливается, и угадайте - кто идет дальше по траектории? В паре сантиметрах дубинки от макушки Хаксли рефлекторно выставляет руку и перехватывает инвентарь охраны, задержав на пару секунд дыхание. Психолог хочет что-то сказать, заявить, чтобы "от него отъебались и занимались крикуном без его втягивания", но удар в висок выбивает мысли из головы, искры из глаз, а также желание решить возникший конфлик мирно.
Шипит, чувствует разливающуюся боль по лицу, и, к счастью, к нему интерес уже потерян. Хаксли поднимается резко на ноги и, наконец, смотрит по сторонам.
Это вряд ли можно назвать настоящим бунтом. Исход мужчина мог предугадать здесь, стоя посреди разворачивающихся событий. Но глупо моргать и ничерта не делать, и Стив лишь на секунду задумывается, что предпринять - сдаться без боя или же попытаться воспользоваться случаем. Пару месяцев назад Хаксли мог бы обернуть ситуацию в свою пользу и выбрать первый вариант, учитывая остатки заинтересованности Ориджей в нем. Сейчас мужчина не мог на это полагаться, поэтому, не имея иных фактов на руках, бывший Туз Пик перескакивает через скамью в сторону двинувшихся к выходу нескольких сообразительных мутантов. Фортуна решила, кажется, показать ему задницу, и Арбитра буквально едва не сбивает с ног его же соратник. Одна потерянная секунда решает все. Стив не успевает покрыться ни одним из освоенных материалов и вновь пропускает удар подоспевшего охранника. Последнее, что запомнит с этого утра психолог, была вспышка перед глазами, а дальше кромешная темнота.

Как мужчина и предполагал, бунт усмирили очень быстро. В отличие от трети мутантов, Стивен отделался лишь рассеченной бровью. Это можно было бы забыть, как неудачную попытку сбежать, но не тут-то было. Едва психолог проморгался после отключки, как тут же был отведен в некоторой степени родную комнату допроса. Сначала, не совсем хорошо соображая, бывший Туз Пик решил, что это всего лишь допрос свидетелей.
И сейчас перед Арбитром стоит знакомый сотрудник тюрьмы, сухо объясняющий, что Хаксли является главным подозреваемым из списка вероятных зачинщиков утреннего мероприятия и что они не забыли об одной из его кличек - Управляющий. На секунду Стивену кажется, что люди специально это подстроили и теперь имеют полное право от него избавиться, как от потенциальной опасности. Через мгновение понимает, что это слишком глупо - по поводу него никто даже вопросов задавать не станет.
Без лишних вопросов Арбитр понимает, что ему нет смысла оправдываться. Если ему суждено выжить - выживет, если нет - что ж, оставалось надеяться, что Олдос и остальные доведут дела до конца.
На слова сотрудника о том, что с ним поговорят другие люди Стив даже не поднимает головы. Психолог сидит на своем стуле, который уже почти по праву может считать собственностью его задницы, одна рука расслаблено располагается на столе, а другая щупает пульсирующую до сих пор бровь, и параллельно Хаксли собирается с силами и мыслями, чтобы снова вести свою игру. Мужчина не сразу поднимает взгляд на вошедших, но едва делает это - замирает, словно громом пораженный. Мелькает мысль, что у него очень смешное, наверно, лицо, хотя на самом деле лишь удивленно округлились глаза.
"Что происходит?" - вопрос в голове заставляет сжать пальцы в кулак. Охранника Стив узнает, но сейчас тот интересует психолога меньше всего. Женщина и мужчина выглядели ожившими призраками прошлого, о котором он смел думать лишь в периоды беспощадных бессоницы и отчаяния. Хаксли впервые за четыре года готов признать, что его действительно выбили из колеи. Это дело рук иллюзионистов, вступившие в ряды Ориджей? Или чудо пластики? Или он сошел с ума?
- Даже не знаю, радоваться или расстраиваться,- это вырывается до того, как он успевает сто раз подумать. Мужчина вглядывается в лицо сначала женщины, понимая, что так быстро ответы на свои вопросы, связанные с ней, не найдет. Возможно ли, что и она была причастна к его попаданию сюда? Следила еще до той встречи на отдыхе, а может начала после. Он ведь не забыл, помнил прекрасно, особенно когда удавалось редко вырвать сигаретку и вспомнить смятую пачку, валяющуюся на песке, и хриплый голос.
Но больше волновало иное. Глаза упираются в полузакрытое огромными очками лицо Олдоса. Да, перед ним сто процентов стоял Олдос Линдерманн, тот самый, которого вполне обоснованно считал лучшим другом, который в периоды крайнего отчаяния своим голосом в голове называл его "мудаком" и "уебком", как это делал всегда, но именно это и спасало.
А сейчас стоит в этих стенах перед ним, в логове Ориджей. За поворотом длинного коридора уже начинаются камеры - и ходить далеко не надо. Хаксли был уверен, что Олдос не плод его воспаленного воображения. И отчего-то это бесило и злило.
- Что стоим, господа? Приступим к допросу? - Стив опускает плечи, откидывается на спинку стула и вновь метает взгляд на женщину, только теперь не скрывает любопытства.

Она даже и думала лезть вперед него. Глупо. Он хочет все сделать сам. Тем более со Стивеном Хаксли. Олдос никогда много не говорил об этом человеке. Да чего уж, он не говорил о нём вовсе. Анаис не думала, что это тот самый Стивен Хаксли, с которым она познакомилась в свой двадцать пятый день рождения. Ферра отбрасывала мысль, что этот тот самый Стивен Хаксли, которому она писала огромные письма, раскрывая свою душу, свое внутреннее "я", получая в ответ такие же мелко исписанные листы формата А4. И какого же было ее удивление, когда Анаис все-таки увидела фото человека, которого им неприменно нужно было спасти. Он оказался тем самым Хаксли. Именно им. И ведь подсознательно женщина всегда думала об этом. Нет. Она знала это.
И что же? Анаис ни слова не сказала Осу, даже вида не подала, что знает этого человека. А Линдерманн узнает. Он будет рвать и метать, орать, исходясь слюной. На них обоих. Что ж, она знала, что Стив жив. Черт подери, да Ос ее просто убьет. Да и Хаксли тоже пришибет. За компанию. Но будет ли ей стыдно? Ни капли. Ферра знала, что умолчать об этом факте будет на благо параноидального Олдоса. Он бы начал слишком много думать. А это проблема, когда Линдерманн много думает.
Она неподвижно стояла за спиной Олда, словно стараясь не дышать. Похожая на восковую фигуру, женщина уставилась своими болотными глазами в Стива, будто бы готова просверлить в его голове дыру. Он изменился, бесспорно. Постарел. Еще бы, сколько они не виделись?  Шесть лет... Ферра, правда, присылала ему свои фотографии. Ей отчего-то не хотелось, чтобы человек забывал ее лицо. Словно желала отпечататься в его памяти.
Стивен узнала ее. Француженка поймала его внимательный, чуть изумленный взгляд. Что ж, его можно было понять. Ферра никогда не признавалась ему, что стала террористкой.  Что теперь вне закона. Почему? Она не могла ответить на этот вопрос. Женщина делилась многим, но не могла написать самого главного. Но сколько же раз ей так хотелось этого. Всегда.
Ферра продолжала производить эмоций не более, чем оловянный солдатик, а на языке вертелось лишь одного слово: «Прости».  Ей хочется поскорее закончить с этим. Быстрее вырваться из этих давящих стен, забирая с собой Стива. Она чувствовала, что Олдос сам переполнен этим. Когда же они успели стать такими хорошими актерами, что на камеру готовы унижать тех, кто им дорог?
Анаис лишь раз перевела взгляд с заключенного, когда тот, не желая принимать от Оса ничего, даже сигарет, отталкивает их, вместе с рукой Туза. Помятая пачка Malboro с тихим стуком падает, отвергнутая заключенным.
Взял у меня в бардачке.
Мимолетно пронеслось в голове. Женщина моргнула, медленно возвращая взгляд к мужчине. Она просто не может смотреть ни на кого другого, кроме него. Француженке тяжело смотрела на Олдоса. Сколько сил он тратить на этот концерт, сколько совести. Если бы у человека была душа, то Анаис неприменно слышала, как та рвется.
Как же долго.
Олдос продолжал свой театр одного актера. Жестоко, будто бы упивался своим превосходством. Наконец-то в ухе послышался тихий голос Чехова.  Ей так хочется выдохнуть, расслабиться, свалить, мать твою, отсюда. Но Ферра непробиваема.
Ос наконец-то закончил свою язвительную, насмешливую тираду и повернулся к ней, ожидая хоть чего-то, будто бы спасительного круга утопающий. Женщина едва заметно кивнула, тем самым сообщая о готовности Чехова, а следовательно, о том, что камеры теперь в их власти и им ничего не мешает снять маски безразличия, схватить этого парня подмышку, да проваливать отсюда ко всем чертям.