Он дважды заблудился, и объявился на пороге дома на час позже, чем было запланировано. Впрочем, планы, как всегда, были сумрачными и неясными; на вопрос «во сколько зайти?» Крейн невнятно ответил «днём».
Справедливо порешив, что день – это то, что после полудня, где-то к часу он намеревался быть на месте, но Мироздание, как обычно, не позволило проложить свои рельсы.
Бросив машину за несколько улиц, Шауг шёл пешком, с каждым шагом всё сильнее проваливаясь в весну и какое-то непривычное весеннее добродушие.
Стареешь, Шорас. Становишься сентиментальным романтиком, того и гляди будешь радоваться грядущим дням.
Грядущие эти дни обещались развернуться весной века; за полгода ото всех последствий встречи на Тауэрском не осталось ничего, кроме тяжёлых воспоминаний и шрама на лице, но всё это было, было, уже кануло в Лету, как его машина – в Темзу, стало ещё одним цветным стёклышком в узоре калейдоскопа, который иногда складывался в страшные, но правдивые картинки.
Шауг дважды или трижды сверился с адресом, несколько раз свернув не туда и лишь по незнакомым картинкам вокруг догадавшись, что что-то тут не так.
Занятие «ходить в гости» в списке любимых было загнано на безнадёжно последние места и снизу его подпирало только, пожалуй, вынужденная необходимость заводить новые знакомства и ещё несколько личных тараканов, не дававших жить спокойно. Крейн звал навестить не раз и не два, Шорас же с упорством, достойным лучшего применения, придумывал отмазки, почему он никуда не пойдёт, Скалигер с понимающим видом кивал и спустя две недели звал снова. Это была как напоминалка – Шауг, выйди из дома. Шауг, живи нормально.
Но выйти из комнаты значило совершить ошибку, и он знал это не хуже прочих.
Недалёкий пригород, ещё вроде бы сам Великий Лондон, но уже и не он; можно было бы машину и не брать, и спокойно дойти на своих двоих от двери до двери. Шауг щёлкнул зажигалкой, закуривая на ходу; сигаретный дым быстро таял в непривычно-прозрачном после зимней тяжести мартовском воздухе.
За десяток шагов до дома Скалигеров он сбавил темп, а потом и вовсе остановился подле чьего-то дома «под старину», образчика мещанского уюта и благополучия позапрошлого, если не ошибиться, века.
По-весеннему неторопливо курить и без особого интереса всматриваться в окна, в стены, в двери – кто там?
Треклятое любопытство. Особенно праздное.
Это всё весна, чтоб её, это всё весна.
Дом многое что мог рассказать о своём хозяине. Стены съёмных углов видели жизни и смерти, постоянно меняющиеся лица и судьбы, а такие дома вели свои летописи годами. Веками. Придерживались одного и того же генеалогического древа, покорно терпели новые приростки и глубже пускали корни.
Интереса ради он попытался представить себя в таком доме. С женой, детьми, размеренной жизнью. Собакой и счетами за электричество. С нормальным ужином и уверенностью в завтрашнем дне. Представлял и не мог, смотрел и не видел.
Наверное, что-то другое есть в обитателях этих жилищ.
На Веспериан у них ведь был…дом. Равно «крыша над головой» и «последний приют и очаг». И где теперь?..
Последнего не хватает в этом славном послужном списке порядочного гражданина, вот что. Уверенности. Уверенности в завтрашнем дне…хотя бы в том, что он настанет.
Это уже немало.
Шауг несколько раз, для пущей уверенности, нажал на кнопку звонка; из-за хорошей звукоизоляции совершенно не было слышно, что там происходит внутри дома, и не сломана ли заветная кнопка – тоже та ещё земная классика, он ещё успел мельком удивиться этому, как удивлялся каждый раз.
Он видел себя живущим даже в доме Скалигеров, хотя различия между ним и Крейном были не такими существенными, как между ним и человеческими – явно человеческими – обитателями того мещанского уголка, оставленного парой кварталов позади.
Но почему-то Крейн мог, а он, Шауг – нет. Равно как не мог представить жизнь с кем-то.
Поэтому когда дверь открыла Кайлин, он неловко застыл с сигаретой в руке и распахнутой от быстрого шага курткой.
- Привет, Кайли, – он аккуратно заглянул ей через плечо. – Дядя дома или я опоздал? Мы договаривались где-то на…час назад?
Он с извиняющимся видом пожал плечами.
- Хотя он обещался, в принципе, днём быть…

пост зачтен титановой команде. +1

Отредактировано Seagh Seoras (2014-03-11 19:30:03)

- О…Кайли… - он бесконечно неловко приобнял её, столь внезапно оказавшуюся у него на шее. – Да я не голоден, я совсем не…ох, пропасть. Ладно, пойдём, пойдём.
Шорас дорасстёгивал куртку, пригладил взъерошенные волосы и шагнул через порог.
- Спасибо.
Вот ведь Крейн, «загадочный гость», ха, такой загадочный, что даже имени не упомянуть и о приходе не предупредить, а Шауга, в свою очередь не известить о присутствии племянницы.
Шорас потрепал Волка по загривку, проходя за собакой и её хозяйкой вглубь дома.
Банка шпрот (меньше фунта на распродаже), стакан сока (грейпфрут, виноград, яблоко), парочка помятых от ношения в карманах (не заводить же портсигар, право слово) сигарет. Бардак на кухне и пустые полки, а здесь – уютный дом и испечённый пирог.
Эй, Волк, эй, друг, а мы похожи. Правда, ты ухожен и в тепле, и миска с едой, и тёплые руки, а я блохаст, потрёпан жизнью и штормами, и ничеен.
И ужасно не люблю разговаривать.
О, есть ли что-то, сравнимое по своей пустоте со словами? Такая банальность, серая круглая галька, чернеющая от серых же волн, перекатывающаяся, шуршащая, недолго хранящая тепло пальцев и быстро возвращающаяся к своей сути. Её можно швырять в море, кто дальше, кто ближе, блинчиками по глади воды или пенным бугоркам волн, тревожа их и разгоняя стайки рыб, из неё можно возводить небывалые по красоте и непрочности крепости, что рассыпаются на составляющие от дрогнувшей руки и порыва ветра, её можно преподнести как прекрасный в своей простоте и ненужности дар, а можно до крови разбить лицо пригоршней, метко пущенной во зло. А можно не касаться камня, можно долго смотреть на нетронутое им море, не дарить и не отбирать, не разрушать и не строить, а позволять всему произойти, не прикладывая руку. Смотреть. Слушать. Слушать. Не говорить, не сыпать этой галькой направо и налево, пускай другие дети строят свои замки из соскальзывающих камушков. Оставьте мне тишину. Оставьте прибой, оставьте крики чаек, оставьте шорох волн, обнимающий нетронутые камни. Я счастлив с ними, а они – со мной.
Но по принуждению мне приходится брать гальку в руки, не зная, как и что, всё равно делать. Всё равно – говорить, улыбаться, не по теме колко шутить – только бы оставили в покое, отстали, не трогали больше, не заставляли разбрасываться камнями, зажатыми в кулаке, всё равно – идти на контакт, поддерживать разговор, кивать, вставлять неуместные замечания.
О, о чём, клянусь Великим Духом, говорить?
Люди суетились. Говорили, пекли пироги, выгуливали собак, жили. За бутылкой пива в пятницу в «Pig’n’whistle» обсуждали погоду, детей, политику, секс и планы на выходные. Перетирали известные истины, как косточки знакомым, забрасывали свои моря градом камней и удивлялись, что ничего не видят в покрытой рябью растревоженной поверхности.
Я видел, чёрт возьми, я видел там и небо, и звёзды днём, и собственное отражение, а приходилось – говорить.
И я послушно заводил руку за голову, размахиваясь и швыряя маленькую горстку как можно дальше, и камни разлетались во все стороны, оставляя на секунду кратеры в воде, и шли ко дну. Люди же кивали, и говорили – давай ещё.
Мне единожды сказали – «мне нравится, как ты молчишь». Как-то нелепый паб в Вест энде начала сороковых, девчонка с выжженными аммиаком волосами и очень печальными серыми морскими глазами, пьяная до неприличия, тронувшая за локоть после едва ли не получаса молчаливого сидения рядом за стойкой.
Мне нравится, как ты молчишь. Не говори, как тебя зовут, это всё разрушит.
Фамильярно хлопает по плечу.
Храни свою тишину.
И – исчезает, пьяный призрак Тишины, ценитель и понимающий.
Но сейчас – пятьдесят четвёртый. Сейчас, здесь и сейчас, призрака нет, и его молчание больше никому не нравится.
Смотрят удивлённо, машут ладонью перед носом – эй, ты жив? – задают вопросы.
Храни свою тишину.
Оставив ботинки и куртку в прихожей, добредает до кухни, чувствуя, как живот предательски сводит от голода.
- На службу? Неймётся ему.
А вот и первый камень, коих потом потребуется миллион.
И тревожно колышется море.
- Великий Дух упорно не даёт мне с ним пересечься, не иначе.
Шауг уселся за кухонный стол, сцепив руки перед собой и старательно не показывая, что на самом деле очень даже хочет есть.
- Ну что, рассказывай, как вы тут?

пост зачтен титановой команде. +1