внешний вид: именно так, один в один, на руке iflex телефон потому что четыре iglass он уже разбил

Единственное, что мне нравилось в походах по магазинам – возможность оторваться на сладком. То есть, в целом я не любил покупки и все такое, но вот пойти за едой – святое дело. Правда Ниа берет меня редко, ибо когда я только-только приезжаю (ну, вот как сейчас – вернулся три дня назад) – заходя в продовольственный я хватаю с полок вообще все, что хоть сколько-то съедобно выглядит. Так что обычно меня с собой берут только в качестве носильщика. Еду я не выбираю. Лениво стою с тележкой, катаю ее, пока сестра все складывает туда под мой вой «Мне нужно МЯСО, нахрена мне твоя морковка?! Я блеать воен, а не кролик!». Само собой, весь мой вой пропускается мимо ушей регулярно, но иногда вдогонку летит что-то вроде «Хватит жрать все подряд, воен!». А чего она мне свои салатики впихивает, витаминный доктор? Я, практически, 70% жизни держусь на сухпайке (в лучшем случае, в худшем – здравствуйте, ягодки и коренья). Приезжая я хочу есть вообще все и в как можно больших количествах. Могу я, в конце концов-то, побаловать себя там?
Впрочем, сейчас, кроме нытья, я нашел еще одно занятие – кататься на тележке с продуктами. Она забита до отвала и вполне выдержит меня, стоящего на нижней планке, особенно, если правильно распределить вес. И вот я в очередной раз разгоняюсь, встаю на нижнюю планку тележки и еду мимо сестры:
- Уи-и-и-и, - я радостно пропел, а Ниа проводила меня ироничным взглядом, изогнув одну бровь. Вдогонку слышал ее недовольное бормотание: «Да. Мой брат просто образец мужественности». Я только развернулся и, снова взяв разгон, поехал обратно: Да ты тоже не образец женственности.
- Я не катаюсь по магазину на тележке, - устало отозвалась сестра, закрыв лицо упаковкой хлопьев. Эдакое рукалицо, фейспалм, чертовстыд и прочие выражения, означающие лютый баттхёрт.
Хотя она прекрасно понимает, почему это происходит. Мне вполне хватает серьезности на работе (за глаза просто), и еще в группировке, правда об этом Нита не знает, но оно и к лучшему. Лучше быть серьезным, когда того требуют обстоятельства, а не корчить морду кирпичом все время. Жить устанешь. А это просто как моральный отдых. Своеобразное расслабление. Кто-то играет в видео-игры, чтобы получить какую-то разрядку психолигическую, а я вот клоунады устраиваю.
В какой-то момент не заметил, что слишком рано выпрямился, и все мои добрые сто килограмм пришлись лишь на одну сторону тележки, из-за чего она едва не завалилась. По всему залу раздался грохот, а затем мои «Порядок, все под контролем», когда начал собирать покупки, успевшие вывалиться из телеги.
- Так, ты, неугомонный! – очередной печальный вздох, немного раздраженный, когда Ниа, подлетев, отобрала тележку. – Иди в кондитерский отдел! – угрюмый взгляд, одновременно предупреждающий, мол, брат, ты только силы рассчитай, а то опять наберешь сто пять тысяч шоколадок, из которых только одну съешь, да и ту наполовину!
- Спасибо! – я поцеловал ее в щеку и быстренько удрал в указанном направлении. На всякий случай, пока Ниа не передумала.
Проблем с нахождением кондитерского отдела не было – вкусности я найду всегда и везде. Но первым делом, разумеется, направился к мармеладу. Прямо с полки на меня смотрела упаковка «Бешеных пчелок» - буквально звала, умоляла взять ее и съесть полностью. Я даже по сторонам не смотрел, нацеленный конкретно на мармелад, и вот когда моя рука легла на упаковку – одновременно со мной тоже самое проделала еще чья-то.
- Не понял, - мой отутюженный военными дисциплинами мозг не был в состоянии осознать, что происходит и почему еще чья-то рука лапает мой мармелад.

И тут меня как током прошибло – знакомый голос. Эмили. Мои пальцы автоматически сжали пакетик мармеладок, я еще и другой рукой взялся так же – на всякий случай. Кто знает, какая у нее сила? На моих губах воцарилась ответная кривая улыбка, больше всего похожая на оскал гиены.
Но как-то снисходительно виновато она говорила, я даже удивился тому, что мисс Джонсон, оказывается, умеет не плеваться ядом направо и налево! Больше того – мы стояли практически впритык. Мало того, что я чувствовал ее ауру, хотя, по сути, даже не использовал способность, так еще и запах ее духов врезался в нос, легко вскружив голову. Я буквально ощутил, как что-то, словно теплая волна, проходит по всему телу, доходя до кончиков пальцев, и сделал глубокий резкий вдох.
Здравствуй снова, пубертатный период!
Надо было отвлечься, что я и сделал, настроив себя на волну «она забрала мой мармелад!». Пальцы плотнее обхватили упаковку, а я, улыбнувшись тем самым оскалом гиены еще шире, легко потянул на себя мармелад.
- Не говори. И шагу не ступить, чтоб не врезаться в тебя. Я прям так рад, так рад, - пробормотал я голосом, которым обычно посылают в эротическое путешествие на мужской детородный орган, или рассказывают о расчлененке. И еще раз потянул упаковку, уже сильнее, но она не отпускала – и откуда в ней, тощей такой, столько силы?! – Что значит «опять»? Он не часто бывает один, - негромко оскорбился я, продолжая полировать глазами упаковку «Бешеной пчелки». Снова смотреть на нее не рисковал, итак отчетливо ощущал запахи. Мне с головой хватало этого, и возникшего странного волнения. Медленный вдох через нос, идиотская попытка отфильтровать каким-то образом запахи. – И ему двенадцать, а не шесть. Ну, вдруг ты забыла. А то я знаю таких – он для тебя работа, - отчетливо понимал сейчас, что отцепить ее от упаковки получится только собственными руками, но здравый смысл подсказывал, что лишние прикосновения ни к чему хорошему не приведут. И еще я остро ощущал некое подобие шантажа в данном случае. В итоге медленно оторвал свой взгляд от упаковки и уставился на Эмили, сверху вниз. Сжимал и разжимал челюсть, в упор глядя на нее. В очередной раз попытался подумать о том, какая же она ни разу не соблазнительная, при условии, что в реальности это было с точностью до наоборот. – Иди лучше себе мяса возьми, итак за шваброй можешь прятаться. А мармелад отдай взрослому дяде, который пашет на благо общества, защищая Европейское Государство, - официально всегда числился в сухопутных войсках, звание то же. SAS же, ёлки-палки, весь такой из себя секретный! – Который еще и недавно вернулся с задания, на котором жрал консервы, которые по вкусу напоминали молотые подошвы с грязевым соусом, - мой голос становился все кислее, пока я тянул на себя упаковку, глядя Эмили прямо в глаза и все так же улыбаясь дружелюбной улыбкой времен раннего неолита. Не мог не заметить, что она напряглась и уперлась ногами в пол. Все внутри возликовало! Эмили итак мне сломала все шаблоны – я веду себя как конченый кобель, только что слюни при ней не пускаю. Благо она, вероятно, не замечает этого. Спасибо военной выдержке. Самоуважение я ей отдал уже, мармелад отдавать не собираюсь – последняя радость в жизни фактически.
Я перестал скалится и наконец-то начал более-менее нормально улыбаться, хотя ухмылка выходила какая-то сладкая, приторная.
- Будь хорошей девочкой, отдай мне мармелад? – вкрадчиво попросил я, как бы намекая, что пока очень мил и вежлив, а ведь мог бы просто вырвать упаковку и задрать руку вверх – ей придется искать стремянку, чтоб достать. В любом случае – не зря мне дали прозвище Шерхан в старом мире, и здесь на Земле оно тоже прижилось.

Она сделала шаг, приближаясь совсем вплотную. Я пожалел, что не отступил назад, решив стоять до конца и не рыпаться. Надо было поступиться тупой гордостью и отойти потому, что сейчас я физически ощутил резкую нехватку кислорода, на несколько долгих мгновений внезапно забыв как дышать. То странное волнение стало еще сильнее, буквально буравило насквозь, заставив сердце ускорить ритм. Но нет, держаться! Мне, в конце концов, не шестнадцать.
- Я его первый увидел, - с этими словами, дернул сильнее, когда она потянула. Из-за того, что стояли потрясающе близко – по инерции легко пошатнулись оба. Но я смог переселить себя и продолжить смотреть прямо ей в глаза. Наверное, со стороны мы потрясающе смахивали на такую влюбленную пару, два голубка (или как их там называют?) стоят такие, впритык друг к другу, держатся за руки – там же не видно, что это мы мармелада упаковку делим – и смотрят друг на друга. Прохожие ведь не присматриваются, что мы сейчас одними взглядами друг друга поубиваем нахер. – Мои мышцы питаются мармеладом и ежедневными тренировками, чего о тебе не скажешь, спичка, - я снова потянул, но мы опять пошатнулись вдвоем, в итоге из-за резкого движения став еще ближе. Теперь я вовсе ощущал ее дыхание. Просто замер. То ли не понимая, что мне делать, то ли не веря в происходящее. Дышать и не втягивать запахи уже не получалось, они словно нарочно ползли в нос, как будто по воздуху, блин, автодорога прямо мне в сопатку проложена, и мои «хочу-не-хочу» не имеют никакого значения. С тем же успехом можно кричать «не хочу Солнце», но оно никуда не денется. Весь яд ей сказанный каким-то невероятным образом возымел впервые воздействие, особенно про защитника. Захотелось шепотом выдавить, ровным, ничего не отражающим ледяным тоном, что я таким, как она, мутантам, жизнь хочу построить. Сначала это было для моего сына, а теперь я уверен, что мутанты действительно лучше и веспов, и людей. И вместе с тем все еще продолжающиеся это ощущение, того, что она так близко. Совершенно близко. Я попытался что-то из себя выдавить, а в итоге ничего сказать так и не смог, хотя понимал – молчание затягивается. А я с полуоткрытым ртом стою и таращуюсь на Эмили, буквально пожирая ее глазами. То не дыша совсем, то делая несколько быстрых резких вдохов. Нет, голова уже не кружилась, но была какая-то странная эйфория, которая абсолютно не нравилась мне, и при этом где-то глубоко в себе, хотелось еще минуту так простоять. Мысли быстро предложили вариант – опуститься ниже и поцеловать ее. Мол, что мне стоит? Она и понять-то ничего не успеет, а мне – ну, вдруг – поможет. От таких размышлений жар разросся еще сильнее, охватывая почти все тело. Еще немного, и придется резко менять ход мыслей – представлять кровькишки, тухлых кошек, сморщенного старика ста пятидесяти лет в купальнике, чтобы снять хоть часть возбуждения, одновременно придумывая, как бы уйти так, чтобы не спалиться.
Слишком долго. Наверняка, она уже что-то уловила. Я начал судорожно искать решение и каким-то невероятным образом смог подать свое это состояние как отвращение.
- Отойди, пожалуйста, у тебя аура воняет, - ровным тихим голосом попросил я. И пиздил просто безбожно – в жизни не ощущал ничего приятнее.

Мир, которому я едва-едва начал опять привыкать, снова рушился на глазах. Все, что я привык испытывать по отношению к Эмили таяло на глазах. Стойкая стена ненависти в сплетении с безумной похотью, она словно начала покрываться огромными трещинами. Непривычные чувства смешивались и окутывали теплом; и снова ничего не могу сказать из-за этого. Где-то там здравый смысл говорит, что это потому, что кто-то слишком мало времени в женском обществе проводит. Но какая-то часть этого смысла внутри меня противилась такому положению вещей, называя все это ложью, еще умудряясь едко шептать: «Ты знаешь, что все это не значит».
Нет, не знаю. И от этого действительно страшно стало – я не понимаю, что происходит. Мне нужно быть уверенным во всем, даже если уверенность эта – надуманная. Я не могу хвататься на призрачные осколки, шагая по стеклянному полу – мне нужна твердая почва. Мне необходимо физически знать, что происходит в тот или иной момент. Но сейчас я просто не знал. Потерялся в страхе и новом для себя ощущении приятного спокойствия.
Все надуманно, Инай. Все надумано, очнись!
Дыхание снова сбилось, когда я едва не прошептал «Не хочу отходить».
- Не могу, - ответил резко, но севшим голосом, продолжая смотреть на Эмили в упор. Мои пальцы все еще сжимали упаковку, но я уже физически не мог заставить себя дернуть или хотя бы слабо потянуть. Все мысли в голове метались, как обезумевшие, пытаясь найти объяснение новому чувству; другие бились в панике, пугаясь происходящего.
И этот ее неуверенный голос только масла в огонь подлил, захватывая сознание. Где высокомерная тощая брюнетка, которая смотрит на меня, как на врага народа? Вдруг обстоятельства изменились и очередная порция вещей, в которых я уверен, полетела в трубу.
Ну же, пожалуйста, брось что-нибудь резкое. Напомни, кто ты есть. Пни, в конце концов! Нестабильность раздражает и пугает. Я так привык, что она язвительная и вечно придирчивая, что сейчас застигнут врасплох. Как там говорится? Ранен и убит? Нет, пока не убит. Но ранен изрядно, только вместо крови из ран сочится страх и волнение.
Когда она опустила голову, уткнувшись глазами мне в грудь, я мысленно начал благодарить всех богов подряд, на всякий случай, пока не передумали и не вернули то бесконечно долгое мгновение смущения или смятения, я не знаю, как это назвать. Исчезли мысли о том, что мне хватит одного мгновения, чтобы поцеловать Эмили – теперь я смогу это сделать только странным образом наклоняясь к ней, что в любом случае займет не одну секунду, а значит этот план уже не так соблазнителен своим эффектом внезапности. Теряется аргумент «да она даже ничего понять не успеет».
Раздался медленный облегченный выдох, но только спустя несколько секунд понял, что это я, а не Эмили.
Но мое ликование длилось не так долго, как хотелось бы – вскоре, она снова подняла на меня взгляд, горделиво вздернув подбородок. Я поджал свои губы в следующее мгновение, просто так, на всякий случай. Чтобы было, чем отметать мысли о поцелуе (мол, разжатие время займет), если они вернутся. Уже вернулись.
Я и не знаю, что было бы дальше, если бы не спасительный звонок, который вырвал из оцепенения. Словно бы ото сна очнулся, я резко мотнул головой, наконец-то сумев сделать шаг назад и глянуть на мобильный, обернутый широким браслетом вокруг запястья. На циферблате высветилось имя сестры, наверное, ищет меня. Знает же, где я.
Какой-то один случайный взгляд на запястье Эмили – мобильный как у меня. Один в один. Мой мармелад, мой iFlex. Она серьезно?
Оцепенение прошло, и хотя все еще тлели где-то остатки того странного спокойствия и теплоты, я старался не обращать на них внимания, напоминая себе, что эта паршивка хочет разлучить меня с сыном.
Я резко дернул на себя, вырвав упаковку, и задрал руку с мармеладом вверх.