полное имя PANTEA LETICIA LERROY/ПАНТЕА ЛЕТИЦИЯ ЛЕРРОЙТеа, Тея, Пастор дата рождения; возраст 12.04.2022; 32 раса МУТАНТ место работы ВЛАДЕЛИЦА КЛУБА-БАРА «ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР» [в нем же ведущая актриса труппы кабаре] семейное положение ВДОВА прототип RACHEL WEISZ

Щелчок. Механический голос.
«Новая запись, пятнадцатое марта две тысячи пятьдесят четвертый год»
Я не знаю зачем тебе это нужно, но раз ты сказал — я сделаю. Итак, мое имя Пантеа Летисия Леррой. Я родилась на островном государстве Кабо-Верде, в портовом городе Минделу. Мои родители познакомились на каком-то симпозиуме, проходившем в Прае. Папа бы историком-антропологом, изучал западно-африканские племена, а мама... она...Мама была певицей, очень талантливой певицей. Просто она выбрала папу, а не карьеру. Знаешь, я ведь наполовину креолка, а это как приговор. Ты видишь и чувствуешь через призму африканский суеверий, хотя выглядишь как европеец. Особенно когда отец француз. Хотя не об этом сейчас. Родители познакомились в ресторане, в котором пела мама. Она тогда перебралась в Праю, хотела сделать большую карьеру в столице. Ей было что-то около двадцати, папа был старше на восемь лет. Завертелось у них быстро, уже через полгода отец окончательно перебрался из Франции в Кабо-Верде, а еще через три месяца родился Жан-Кристоф. Всей семьей они переехали обратно в Минделу и поселились в небольшом домике на берегу океана. Мама всегда, когда вспоминала эти времена, говорила, что была так счастлива, что ночами плакала в подушку от страха, а папа все никак не мог понять что с ней. Еще через два года появилась я. Особенно мне нечего рассказывать о тех годах, мы жили сплоченной маленькой ячейкой и потрясали нас только житейские неурядицы, горе обходило стороной. В возрасте семи лет меня отдали в католическую школу. Мне там не нравилось, вечерами я сбегала на берег океана к рыбацкой деревне, там постоянно горел костер и рыбаки устраивали танцы. Там я и начала петь. Хм.. я пользовалась успехом. Наверное, это был самый оглушительный успех, я ни с чем больше не могу сравнить это чувство, они действительно обожали меня, а мне было всего лишь десять...
Монахини терпели меня не долго, сдали на руки родителям как только представилась подходящая возможность. Впрочем, никто из моего пестрого семейства, включая меня, не расстроился, уже через неделю я ходила в ближайшую с домом школу в которой была чуть ли не единственным белым ребенком. Мне это не мешало. Я пела. Мама занималась со мной по выходным игрой на гавайской гитаре, а по вторникам и четвергам я убегала к старой сеньоре Санитуш за урока сольфеджио, ну и конечно пела на берегу. К шестнадцати годам созрел план побега, мне вдруг стало мало бесконечного берега океана, я захотела света софитов и славы. Никто меня не удерживал. Надо сказать, что несмотря на юный возраст, я уже тогда заработала славу существа взбалмошного и упертого. Как бы сурово отец не качал головой — я собирала вещи. Хотя, только сейчас понимаю, что если бы не молчаливая поддержка мамы — все так просто не вышло бы. Господи, я была так далека от рушащегося мира, от веспериан, от разрывов... от всего! Все что было нужно — это музыка и танцы. Я была как мотылек - прекрасна, легка и безмозгла.
Мне понадобилось почти четыре года для того чтобы занять ту нишу, которую я хотела занять. Мой долгий подъем объяснялся консервативным воспитанием и природной брезгливостью. Сказка о Золушке никак не хотела становится явью, я работала, как вол в течение дня, для того чтобы иметь возможность выйти вечером на сцену этого же ресторана и спеть. Четыре года. Я врала родителям, обманывала брата, скрывалась от сонма многочисленных дальних и близких родственников, желающих лично лицезреть новоявленную звезду. Но я добилась того, чтобы по крайней мере попытаться стать ею. Ровно в свои двадцать лет я стала одной из ведущих прим в небольшом, но пользующимся успехом, кабаре.
Мне было двадцать три когда в мою жизнь ворвался Ягу. Нам часто кажется в двадцать три, что шея наша и души отягощены грузом опыта, хотя далеко не так. Ягу позволил мне быть роковой. При нем я расцвела. Я чувствовала себя неземной красавицей, я знала, что могу воспламенять сердца. Ягу Эскобар был старше меня почти на двенадцать лет, поэтому охмурение давалось ему достаточно легко. Будущий муж умопомрачительно красиво ухаживал, так страстно говорил красивые слова, так смотрел на меня... Наверное даже он любил меня, но это была какая-то особенная, яростная садистская любовь. А я была молода и легковерна, я ничего не знала о знаменитой однофамильце Ягу, и ничего не хотела знать, я утопала в неге. В тот же год я вышла за него замуж. Эскобар не запрещал мне продолжать заниматься тем, что мне нравится, но отныне ко мне было приставлено два мордоворота «для моей безопасности». Вспоминая сейчас, я удивляюсь сама себе, меня совершенно не интересовало, чем зарабатывает мой муж, я верила ему на слово, да и его спокойное «детка, это мужские дела» волшебным образом успокаивали меня. Ягу купался во внимании, он забрал первый приз, он получил то, что многие хотели бы иметь. Самая красивая певица кабаре в его объятьях. Ягу был первым...
Я до сих пор не знаю, когда это началось. Никогда не задумывалась кто меня окружает — люди, или мутанты, или весперианцы, мне было все равно. Привитое мамой понятие, что искусство — это общее достояние мешало мне думать о других, как о чем-то отдельном. Как только я выходила на сцену, я отдавала всю душу, всю себя и верила всем. Эскобар заметил первым. Что ж... только спустя годы, я понимаю, что когда ему наскучила несговорчивая игрушка, он нашел ей другое применение, более важное для Ягу.
В джунглях, так далеко, что попасть туда можно было только на вертолете, мой муж устроил тренировочный лагерь для наемников, людей и мутантов. Уж не знаю, это было единственное, чем занимался Ягу, или что-то еще приносило денежные потоки в его карман. В какой-то момент в мою святую обязанность  стало входить сопровождение мужа в этот лагерь. Сам он говорил, что это просто работники, которые валят здесь лес... и я верила. Только потом я выяснила, что брал он меня из страха. Я стала для него особенным телохранителем. Оказывается с моим появлением у всех, кто имел какие-то особенности и мутации, вырубало их напрочь. Господи, я ничего не знала, ничего не чувствовала...
Костя. Костья... когда я произношу это имя, то на губах остается привкус пепла и меда. Человек который принес в мою жизнь разруху и счастье, человек, которого я ждала. Костя. И только я знаю, кто он на самом деле. Он работал там, с моим мужем. Несколько раз я видела его в нашем доме, и скорее он меня пугал, чем привлекал. Суровый и молчаливый русский напоминал гору. Он разительно отличался от Ягу, но молча стоя иной раз позади него, я вдруг начинала ощущать, что могу стоять вот так вечность и мне не страшно.
А страшно мне становилось тогда все чаще. Любовь Ягу ко мне кончилась, и я вдруг узнала, что такое на самом деле мой законный супруг. Скандалы и придирки можно было считать прекрасным завершением дня, насилие и побои — вот что пугало. За неполный год я изменилась до неузнаваемости, сбросив добрых пятнадцать килограмм, я походила на скелета со впалыми глазами и вечно синюшными скулами. Импрессарио отказывались принимать такое чучело в концертных залах. Но я не могла не петь, это было равносильно тому, чтобы запретить мне дышать. Только в старом ресторане, в котором я когда-то начинала свою карьеру, мне позволяли выступать. Там я и встретила импозантного европейца, Анри Лефевра, который настойчиво звал с собой. Европа... подумать только, Европа! Предел мечтаний, новые горизонты. Я не могла. Теперь я уже не принадлежала себе.
Отдушиной стали поездки в лагерь в джунглях. Там, совершенно спокойно,словно, зачарованная, я могла стоять и наблюдать за Костей. Сначала он избегал меня, смотрел хмуро в упор, а потом уходил. Но настало время когда мы начали разговаривать, смеяться, смотреть друг на друга... Любовь опалила мне все нутро, я только тогда поняла, что все, что я могла испытывать к мужу и рядом не лежало с любовью. Костя сбегал из лагеря, я из дома. Мы воровали несколько часов счастья, для того чтобы снова расстаться и медленно умирать друг без друга.
Он убил моего мужа на рассвете. Кто-то рассказал Ягу о нас, и он явился в жалкую лачугу на берегу океана — наше с Костей пристанище. Муж что-то кричал, размахивал руками, а потом влепил мне пощечину, настолько сильную, что рассек губу. Обычно сдержанный и отрешенный, Костя просто сломал ему шею. Несколько минут мы смотрели на труп, а потом... А потом была почти неделя в бегах, проливные тропические дожди, и его горячее тело, согревающее меня.
Нам пришлось расстаться, Костя ушел к своим, обещая вернуться. А я поехала к маме, в Минделу. А когда увидела рядом две могилы — мамы и отца, во мне как-будто что-то сломалось и перегорело. Соседи рассказали, что это была месть людей Эскобара. Жана-Кристофа на было дом, и брат так и не вернулся. Я осталась одна. Последующий месяц я помню плохо. Воспоминания обрываются на том моменте, когда я, стоя в гостиной сеньоры Сантуш, негнущимися пальцами набираю парижский номер, с облегчение слышу баритон с французским акцентом, истерю, кричу, срывая голос, падаю на колени...
Анри забрал меня. Сам лично прилетел на Кабо-Верде, погрузил мое отупевшее тело в самолет и увез в Лондон. Почти месяц я провалялась в снятой для меня квартире, за мной ухаживала молчаливая экономка и каждый день посещал доктор.
Они вернули меня к жизни, Анри и Сезар. Эти двое ничего от меня не хотели, они просто были рядом, они помогли, они меня вернули. Анри лично таскал меня по прослушиваниям, а Сезар спонсировал фотосессии и записи. Через год на мое имя бы отписан огромный клуб «Человеческий фактор», в котором я стала не только хозяйка, но и смогла осуществить свою давнюю мечту — кабаре. В то же время я узнала тайну об этих двоих, которую поклялась унести в могилу. Не столько я предана Origine сколько ее Легатам. Я верю им, я знаю, что если все произойдет так, как они хотят, это мир станет прекраснее и красивее. И я костьми лягу за это. Сезар как-то метко назвал меня матерью-настоятельницей их богоугодного заведения, так я и стала Пастором. А заодно ангелом-хранителем не только "Фактора", но и тех кто там. Так уж вышло, что все, кто мне дорог, собрались под крышей именно этого клуба.
А теперь со мной рядом еще и Костя. И никто не знает, кто он на самом деле, только я. Моему сердцу есть ради чего биться, моему телу есть ради чего воевать.

Связь_ Мелько знает, но если ты, Олежа, сильно попросишь я и тебе вся отдамся =))))
Откуда о нас узнали_Пастор форева!