полное имя SEAGH SEORAS ШАУГ ШОРАС Шэгги дата рождения; возраст 03.10.2018, 36 лет раса ВЕСПЕРИАН место работы КОРОЛЕВСКИЙ ЛОНДОНСКИЙ ГОСПИТАЛЬ, ХИРУРГ семейное положение НЕ ЖЕНАТ прототип RHYS IFANS

Уже тринадцать лет пытаюсь бросить курить. Бесполезно.
В некрологе бы так и записали – Шауг Шорас, тридцать шесть лет, безвременно почил от такой пошлой болезни, как рак лёгких. Почил, сам будучи врачом. В этом есть какой-то особенно злой смысл.
Знаю я, что оно излечимо. Но при должном упорстве могут и не спасти.
Главное – поставить цель и идти к ней твёрдым шагом, и тогда всё будет. Не хорошо и не плохо. Просто – будет.

Мои родители и все предки до какого-то очень дальнего колена принадлежали к естественнонаучной касте, и когда пришла пора определять жизненный путь, мы с братом решили пойти по протоптанной дорожке, благо, способности и желание были. Вообще, инициатором был он – я же просто не знал тогда, куда себя деть.
Олегер частенько брал меня на слабо, равно в жизни и в учёбе, а я вёлся, как мальчишка – кто лучше закончит год, кто получит стипендию…благо, направления мы выбрали разные, иначе кровопролитного соперничества было бы не избежать, а это, как по мне, не лучший тип отношений между братьями. Но это всё было стимулом учиться – ударить в грязь лицом было нельзя.
Впрочем, я успешно делал это – ударял в грязь лицом, в смысле – в иных сферах жизни. Таких как взаимоотношения, например.
Олегер вечно дразнил меня бесчувственной скотиной за практичность и «холодный», по его словам, расчёт. Он-то – ловелас, романтик, поэт и знаток душ весперианских, мне же досталась роль книжного червя, не смыслящего в любви, упёртого всезнайки, понимающего лишь язык силы, а не слова. Возможно, как-то так оно и было на самом деле, хотя не мешало бы взглянуть со стороны – совсем со стороны, Олегер всё же был субъективен.

Так или иначе, первые восемнадцать лет жизни мы шли рука об руку. Вторые же восемнадцать лет мы не разговаривали.
И не разговариваем до сих пор.
Всё получилось до безумия просто, и оттого -  глупо.
Однажды я, недостойнейший из недостойных, просто взял Энеш, голубоглазую золотоволосую Энеш за руку, и увёл прочь от разношёрстного богемного общества братца и, в первую и главную очередь, от него самого. Олегер орал, ругался и хлопал дверьми, но на вопрос, хочет ли она вернуться к нему, Энеш отрицательно качала головой.
Вот такой сложился любовный треугольник…
Родители предложили нам помириться. Олегер предложил мне катиться куда подальше. Я предложил Энеш выйти за меня замуж.
А потом весь мир полетел в бездну, и наше светлое завтра вместе с ним.

Пожениться мы не успели.
Была паника, подсчёт жертв и переселение – сумбурно, суматошно, неясно. Я пытался сохранить голову и жизнь, свою и ближних. Получалось плохо. Верней, совсем не получалось.
Похоронить Энеш я так и не смог: моя семья, как учёные, попали в первую волну эмиграции, и времени не оставалось ни на что, даже на сборы.
И вот, мне двадцать один, я стою на чужой земле без оконченного образования, дома, любимой и хоть каких-то представлений о том, что делать дальше.
Конечно, со временем всё наладилось. Мне предоставили возможность доучиться, серая однотипность жилья сменилась собственным углом в Великом Лондоне, а миру вокруг, так похожему на родной, но всё-таки чужому, пришлось стать мне домом или, по крайней мере, местом, его заменяющим, потому как иначе было бы довольно просто сойти с ума. Слишком просто. Но мы были нужны этому миру, а он – нам. Симбиоз, если хотите.

А Дженни, Дженни Андервуд, я не любил, нет. Не мог уже, и не смогу никогда. Просто первые несколько лет дались мне с таким трудом, что был физически нужен кто-то рядом, знающий местность, способный помочь разобраться с кошмаром в голове и вокруг неё.
Это было четырнадцать лет назад. О том, что она была беременна и родила сына, я узнал совсем недавно.
Наверное, будь я в курсе всего тогда, жизнь моя сложилась бы иначе. Но…
Нити контактов были потеряны, и я не искал их.
Зачем?

Окольные дорожки безысходности и желания вернуть размеренность жизни заставили меня начать принимать активное участие в жизни Наудай немногим больше тринадцати лет назад.
Эй, говорили мне, эй ты. Нравится тебе здесь? Здесь, в этом мире?
Нет, честно отвечал я.
А хочешь ли ты всё изменить? - спрашивали меня.
Я не вникал в подробности, что значит «всё». Моё сознание выцепило слово «изменить» - и я сказал «да».
Не страшно тебе, друг мой?
Мне вообще неведом страх. Перед высотой, болью, замкнутым пространством – ни перед чем, отвечал я.
По крайней мере, мне так казалось, хотя голос в голове ехидно убеждал меня в обратном. Но виду подавать было нельзя - не пристало.
Иногда я думаю, что Олегер был прав в своей классификации меня как «чёрствого».
Родители давно махнули на нас рукой.
Я побывал на десятках митингов, я распространял листовки и выходил в поле, в попытках научиться защищать свою шкуру не только языком пошёл в тир, дрожащей рукой целясь в прыгающие перед глазами мишени и резко переходя от спасения жизней к обратному, сменил с десяток мест работы и жительства, я любил жизнь и разочаровывался в ней, гордился своим знаменем первопроходца и ненавидел его.
И пытался бросить курить. И продолжаю пытаться, вот уже тринадцать лет как.
Бесполезно.
---------------
Обыкновенен и готов в том расписаться. Частенько шутит про своё чёрствое сердце и перебарщивает с алкоголем, прикрывает глаза, когда задумывается и очень заразительно смеётся, разрушая неприступный образ. Порой неловок в словах и жестах, довольно вспыльчив и требователен, но в то же время способен на широкие жесты и внезапные приступы милосердия, о которых потом долго сожалеет. Поверхностно дружелюбен, но те, кто повёлся, довольно скоро натыкаются на хмурый взгляд, очень чётко обозначающие допустимые границы. Интроверт и флегматик, не говорит без нужды, но если уж начинает, то сдержать чёрный юмор и неуместные комментарии уже не в состоянии. Хвалится самоконтролем, в то время как сильные эмоции начисто выбивают его из колеи и оставляют на суше хватать ртом воздух и думать, что это было и как жить дальше. Порой может быть довольно параноидален, недолюбливает большие открытые пространства, и да, боится всё-таки этой вашей высоты, до тошноты и дрожи в коленях. Трясётся над своими многочисленными скелетами в не менее многочисленных шкафах, поджимает губы, стоит разговору уйти не в ту колею. Cначала делает, и уж потом оповещает о содеянном. Да и то только если сочтёт нужным.

Связь_

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

Откуда о нас узнали_ реклама